Отрывки из «Дневника памяти» Н. Д. Наволочкина
Писатель Николай Дмитриевич Наволочкин родился в посёлке Николаевка в 1923 году. В то время многое было по-другому, не так, как сейчас. Не было машин, электричество было диковинкой, а телевизоры и компьютеры ещё и не изобрели…
…Мама о своём детстве в Новокаменке вспоминала, как они, малыши, зимними вечерами собирались у деда, который жил неподалёку и наизусть знал «Конька-горбунка». Рассаживались кто на лавке, кто на полу. На улице морозно, а здесь потрескивала и дышала теплом, как живая, печка. Дед же из вечера в вечер рассказывал о приключениях Ивана и его конька. Дойдя до конца главы или до интересного места, рассказчик останавливался и лез кочергой в печку. Это был плохой признак – старик заканчивал на сегодня свой рассказ. И тут уж – проси не проси – приходилось ребятне разбегаться по домам.
…Всё, чем жили мальчишки и девчонки в посёлке моего детства, давно забыто. В первом классе, хотя уже шёл 1930 год, писали мы в грифельных тетрадях. Страницы в них чёрные, из тонкого картона, а грифелёк оставлял белый след. Исписал страницу, стёр тряпочкой всё, что написал, и опять пиши. Зато как радовались мы, когда нам наконец-то выдали простые тетради. Но писали мы в них только самое важное. Решишь в грифельной тетради примеры, покажешь учительнице, исправит она твои ошибки, тогда уже переписывай. А потом неси тетрадь домой, хвастайся, какой ты грамотей…
XX век был временем больших перемен и великих испытаний. Жизнь менялась. Пришло в Николаевку электричество, радио, новая техника… Ребята подрастали, учились разным премудростям, готовились начать взрослую жизнь. Но впереди их ждала война…
…В тот день в школе намечался выпускной вечер. Я собирался погладить брюки и ходил по двору, размахивая тяжёлым чугунным утюгом, чтобы раздуть тлевшие в нём угли. Существовал в то время такой прибор. И тут появился Борис Мирошниченко, мой друг и одноклассник.
– Ты радио слушал? – спросил он. – Говорят, что на нас напали немцы… – Борис смотрел то на меня, то на утюг в моей руке, будто хотел что-то сказать, а утюг ему мешал.
В слова Бориса и верилось, и не верилось. Я торопливо догладил штаны, и мы отправились к поселковому клубу… У нас шёл восьмой час вечера, значит, в Москве – первый час дня 22 июня 1941 года. Провести митинг никто не догадался. Впрочем, и некому было. Воскресенье. Поселковое начальство или трудилось на покосах, или рыбачило. Но народ не расходился. Наоборот, по одному, по двое всё ещё тянулись пожилые и молодые. И тут на столбе у танцплощадки ржаво заскрипел, ожил динамик… Сквозь треск и помехи прорвался какой-то марш. А когда он стих, мы услышали слова, запавшие в память на всю жизнь: «Сегодня в четыре часа утра… без объявления войны…».
***
Средь многих дел, поступков и событий,
Успех и горе – всё перенеся,
Тот выпуск Сорок Первого забыть ли
Всем нам, кому давно за шестьдесят!
Последний мирный день все длится, длится...
У наших мам предчувствия слеза.
И девушек встревоженные лица,
И мальчиков восторженных глаза ...
И как тут не грустить, не волноваться
Ведь прожито всего по восемнадцать!..
Я их встречал потом уже в пилотках
(Теплушек стук, команды голоса),
В шинелях грубых, вытертых обмотках –
Встречал, и был таким же точно сам.
Тот давний выпуск помнится до боли,
Собраться бы... Да только говорят,
Что вечер встречи в школе не устроить,
Домой тогда вернулись только трое
Из ста ушедших на войну ребят.
Война стала главным испытанием для поколения, родившегося в 20-х. Николай Дмитриевич не раз возвращался к войне в своих воспоминаниях, повестях, стихотворениях… Сразу после выпускного его призвали в армию. Там вчерашний школьник Коля стал радистом. В марте 1943 года во время боя в селе Кочетовка Курской области радист Николай Наволочкин с напарником вызвали огонь на себя…
…В Кочетовку мы пришли уже в сумерки, и у первого встреченного на улице солдата я спросил, где помещается штаб полка. Он показал на разрушенный дом:
– Вот здесь вчера был. Под вечер печку растопили, а он, – солдат кивнул в сторону взлетевшей ракеты, – и накрыл…
…Вместе с офицерами штаба погибли тогда и наши радисты. Полк принял майор, начальник артиллерии… А ещё через день под утро участилась стрельба, и Бахарев попросил к рации командира полка. Лёнька побежал за майором, но тут же скатился в погребок и воскликнул:
– Немцы! Наши отходят!
Подхватив радиостанцию, мы выскочили на дорогу. Слева, в конце улицы, тарахтел танк, а за ним виднелась цепочка солдат. «Фрицы!» – догадался я. С другой стороны мы разглядели наших и кинулись к ним… Едва я успел развернуть рацию, как дом тряхнуло. Часть потолка с треском поползла, но её задержала труба русской печки, а дивизия продолжала требовать командира. Товарищ мой побежал за ним, распахнул дверь и тут же её захлопнул.
– Танки во дворе! – выдохнул он, но я и сам уже догадался об этом, услышав тарахтение моторов за стеной. А в наушниках всё требовали и требовали командира.
Пришлось ответить, что с нами никого нет, а во дворе чужие «коробки». Так мы условно называли танки.
– А где эти «коробки»?
– У нашего дома… Он крайний на улице, – пробормотал я, и тут же вспомнил про карту, что была у нас. Возле квадратика на ней, обозначавшего конец улицы и наш дом, стояла заглавная буква «К» – первая в названии деревни.
– У буквы «К», – уточнил я. – «Коробки» у буквы «К».
– Вас поняли, – спустя минуту ответили мне. И чей-то новый голос совсем не по–уставному добавил: – Сынки, вы меня слышите? Укройтесь! Сейчас дадим огонька.
Мы лежали, направив карабины в сторону двери. Во дворе слышались лязг гусениц, голоса, Немцы могли заглянуть сюда в любую минуту.
А время словно остановилось, каждая минута тянулась как час. «Скорей! Ну скорей!» – мысленно торопил я артиллеристов. И тут земля вздрогнула, раздались разрывы снарядов. Крыша над нашими головами вспыхнула. Избу стало затягивать дымом. Мы подкрались к выбитому взрывом окну. Неподалёку языки пламени лизали вражеский танк. Вокруг него суетились немцы, помогая кому-то выбраться из его чрева.
– Бежим! – скомандовал мой товарищ. – Скорей, пока они заняты…
Танкисты заметили нас, когда мы бежали по огороду. Ударили вслед из пулемёта, но меня и Лёньку выручил овраг, в который мы скатились. А через некоторое время раздался взрыв горевшего во дворе танка…
За проявленный героизм будущий писатель был награждён орденом Красной Звезды. Потом Николай Дмитриевич участвовал в Курской битве, освобождал Белоруссию. Дошёл до Польши, где был ранен. День Победы он встретил в Новосибирске.
После войны Николай Дмитриевич, вспоминая свои школьные и фронтовые литературные опыты, решил предложить свои стихи журналу «Дальний Восток».
ЭТО БЫЛО
Это было где-то и когда-то ...
В передышке между двух атак,
Рукавом стирали пот ребята
И делили щепотью табак...
А потом опять гремели танки.
И навстречу смертному врагу
Снова поднимались мы в атаку.
Докурив цигарки на бегу.
Это было буднями когда-то,
В памяти ж не канет, не умрёт ...
Был закон один лишь у солдата:
Упади, но головой вперёд!
Было нашей совестью и клятвой –
Лишь вперёд, к Победе – напролом!
Это было буднями когда-то,
Фронтовым, солдатским ремеслом.
Спрашивайте «Дневник памяти» Николая Дмитриевича Наволочкина в отделе обслуживания нашей библиотеки.